Реальность в максимальном приближении

В Уссурийске вновь работает с артистами главный
режиссер Санкт-Петербургского театра «Мастерская» Роман Габриа. К постановке
готовится спектакль «Мой папа – Гулливер» по произведению самого режиссера.
Премьера состоится в начале ноября.

Роман Габриа (фото предоставлено режиссером)

После семейной мелодрамы «Каренин», которая произвела ошеломляющий эффект в театральном сообществе Дальнего Востока и была отмечена экспертами Национального Российского театрального фестиваля и премии «Золотая Маска» среди лучших постановок сезона, прошло довольно много времени. Это интервью – своеобразная попытка синхронизации: понять, над чем сегодня размышляет режиссер, какой разговор со зрителем посредством спектакля он собирается вести в этот раз.

— Вы работали с уссурийской труппой 4 года назад. С тех пор у вас состоялось много премьер в разных театрах, от Тюмени до Санкт-Петербурга. Что изменилось (если изменилось) в вашем мировоззрении, во взглядах на театр?

— За 4 года непрерывной практики, и более 20, наверное, постановок в разных театрах России (это были и академические сцены, и камерные) – конечно, мои взаимоотношения с театром изменились значительно.

Да и сам театр, пожалуй, стал совершенно другим. В чем эти изменения конкретно, разговор долгий и детальный. Боюсь, он не уложится в рамки короткого ответа. Возросли мои требования к возможностям артистов в творческом осмыслении материала, это сто процентов. Я все меньше иду на художественный компромисс. Усложняться стало восприятие темы, о которой хочется поразмышлять спектаклем, и, конечно, симметрично усложнились решения пространства, образов, ролей. Относительно моих личностных изменений, кроме того, что я взрослею с каждым днем, сказать ничего не могу. Надеюсь, стал человеком получше.

— Прием, который вы использовали в «Каренине», — театр на стыке киномонтажа. Будет ли он использоваться в спектакле «Мой папа – Гулливер» — ведь изначально это была не пьеса, а сценарий?

— Киномонтаж в театре — это одна из программных тем формы, которые мне будут интересны всегда. Поэтому до сих пор я ищу и анализирую приемы всяческого киномонтажа в театре. Монтажа локаций, эмоций, актерских переключений и сюжетных скачков. Это очень интересно. Недаром все чаще звучат идеи попробовать себя в кино. Надеюсь, в скором будущем это случится. Хотя «киномонтаж» на театральной сцене — совсем другая тема.

Кино в «Гулливере…» будет, несомненно. Даже в первую очередь. Тем более предыдущая премьера «Превращения» Франца Кафки в родном театре «Мастерская» — это была анимация, поиски сложного пластического жанра, перформативные техники, в общем-то, совсем далекие от кино приемы. Поэтому сейчас хочется нового. Наша работа будет именно кино. Даже приближение к реалити-форматам, когда зрителю дается возможность заглянуть за стекло в чужую жизнь. В зеркало сцены, как в монитор ноутбука. По крайней мере, мы сейчас на этом этапе репетиций.

«Превращение» (театр «Мастерская», г. Санкт-Петербург)

Я очень надеюсь, что нам удастся из бытового перейти в надбытовое, из физического в метафизическое, и спектакль будет глубоким.

— Жанр «Гулливера» определяется как «сцены из профессорской жизни», это перекликается с чеховским «Дядей Ваней» — «сцены из деревенской жизни». Вообще нетрудно заметить, что вы как режиссер часто обращаетесь к русской классике: это и Чехов, и Тургенев, и Гоголь, и Пушкин, не говоря о Толстом. Есть ли какие-то аллюзии с классикой в этом спектакле, может быть, сознательные?

— Конечно! Мне всегда было интересно постичь, как Чехов из литератора-новеллиста стал драматургом. Его точные наблюдения за межчеловеческой вязью диалогов, сложной, запутанной, многообразной — пожалуй, самое главное достоинство чеховской драматургии. Поэтому мой «сценарий» — некий поклон великому Антону Павловичу. Ни в коем случае не попытка конкурировать с Чеховым-драматургом, я не писатель. Это я прекрасно понимаю. Но вот это пристальное наблюдение за людьми, психологией их поступков, о том, что с нами происходит между слов, строк. Я, конечно, хотел бы, чтобы зритель почувствовал это родство. Да простят меня  поклонники исключительно классики на сцене.

«Ч-Чайка», Тюменский драматический театр

Вообще, это очень интересный контрастный опыт ставить контрпунктирно: классику и тут же что-то авторское. Наряду с «Гамлетом», «Ревизором», «Чайкой» или «Собачьим сердцем», я ставлю спектакли другие, свои, текст к которым написал сам:

«В рыбачьей лодке»

«Любовь и Ленин»

«Жанна»

«Дягилев. Последние дни»

«Мейерхольд»

«Космическая Одиссея майора Пронина» и др.

«В рыбачьей лодке» (театр «Мастерская», г. Санкт-Петербург)

Это очень важная для меня практика занятия театром. Убежден, что театром необходимо заниматься. Не только делать, как «продукт», а именно заниматься, ошибаться, искать и пробовать. Второе, на мой взгляд, даже важнее. Поиск живого в непрерывном пробовании. И уссурийский театр дает мне такую возможность. Спасибо огромное артистам.

—  Расскажите о произведении «Мой папа – Гулливер», чем вам дорога эта история, что вдохновило вас на ее создание?

— Это очень важная для меня работа. Я написал ее пару лет назад. Если начну рассказывать, о чем она, предсказуемо придется открыть вам ее секреты и тайники. А этого бы делать очень не хотелось.

«Мой папа — Гулливер» (фото Игоря Антонова)

Поэтому могу рассказать только общие моменты. «Мой папа — Гулливер» — история одного дня из жизни большой семьи петербургского врача-кардиолога, на юбилее которого произошла цепочка неожиданных событий, раскрывшая для всех ее участников абсолютную дуальность нашего мира. Оговорюсь, что история фантастическая, ее никогда не было и, надеюсь, не будет. Вдохновила меня на сочинение, как ни странно, одна покупка на АliExpress. Какая — зритель поймет в процессе спектакля. Но именно она запустила воображение, и я стал писать. Не думая о постановке или пьесе. Просто было интересно.

— Вы упоминали, что наши артисты встретили вас очень хорошо и показали сразу, что настроены трудиться. Как проходят репетиции, находите ли вы точки соприкосновения, заметен ли профессиональный рост (пусть и за столь малое время)?

— Процесс создания спектакля сложно оценивать, находясь в пути, ведь я такой же участник, как все остальные. Мы внутри:  работаем, пытаясь разными ключами ощупать сюжет.

«Мой папа — Гулливер» (фото Игоря Антонова)

Разбираем текст, сочиняем внешний образ каждого героя, пишем биографии, делаем этюды. Сейчас, например, мы в репетиционном зале построили квартиру Епишева, пытаемся бытовыми гиперреалистическими эпизодами постигать разные этапы праздника. У нас настоящая еда на сцене, очень интересно устроен тайминг спектакля. Все длится в непрерывном реальном времени, онлайн. То есть без прерываний. Время долго течет последовательно. Артисты пытаются избавиться от привычки работать для наблюдающего за ним зрителя.

Сейчас любому наш процесс скорее покажется неким реалити-шоу, чем полноценным театральным действием, ведь подчас даже не слышно о чем артисты говорят. Такая степень интимности. Очень интересный этап.

Мне хочется, чтобы по способу многоуровневого взаимодействия людей друг с другом мы смогли бы добиться «чеховской атмосферы». Но насколько у нас сейчас это получается, сказать трудно. Работаем!

«Мой папа — Гулливер» (фото Игоря Антонова)

— Небольшой спойлер: зрители будут рады услышать в спектакле названия приморских городов, это сразу «роднит» нас с героями спектакля, привязывает к ним. А что еще ждет нас – может быть, в плане сценографии, музыкальной или световой партитуры?

— Действительно, сюжет оказался тесно связан с Приморьем. Это произошло случайно, ведь пьеса не писалась специально для уссурийского театра.

Это оказалось приятным и очень важным совпадением. У каждого из героев есть реальный прототип, мне было важно, чтобы герои были объемными, живыми. Поэтому создавая сюжет, мне пришлось их буквально списывать с живых людей, которых я знаю. Так вот, прообраз профессора Епишева тесно связан с приморским краем.

Что касается того, что нас ждет…

Мне бы очень хотелось, чтобы руководство театра пошло на эксперимент, и мы смогли бы посадить зрителей прямо на сцену. Это моя мечта. Внутрь квартиры и всего происходящего в ней. Вот это было бы замечательно. Ведь эмоции, которые может получить зритель в подобной близости к актерам и непосредственному действию, они сильно отличаются от эмоций, получаемых из партера.

В условиях близости зритель становится соучастником, спектакль призывает его работать гораздо активнее и вовлечённее, и театр становится по-настоящему личным опытом. Вот давайте загадаем для нас такое чудо и будем верить. Вообще желаю себе и театру хорошей, душевной премьеры, чтобы вторая наша совместная работа с уссурийцами принесла нам счастье сотворчества!

Наталья БЕЛОШЕНКО